В Волговерховьи, где берут начало Волга, Днепр, Двина и Лопать, не так давно, 20 лет назад, заложен камень. На камне том надпись: «Живущим и будущим детям России. Обрати взор свой на Волги исток! Здесь зарождается чистота и величие души русской. Здесь истоки души народной. Храни их. Оглянись, уходя». Оглядимся, оглянемся и мы.

«Тебе, Господи, принимающему Крещение во Иордане… » — ещё и ещё раз звучит тропарь Крещения Господа нашего Иисуса Христа. Рождаются строки этих заметок от освящённых вод праздника Богоявления. Наш Крестный ход из храма на городской источник и освящение его вод имеет начало здесь, на земле, у родника рядом с церковью — Свято-Вознесенским собором, и продолжается в жизни вечной. Оканчивается молебном на освящение вод, — и никогда не перестаёт. Земное и небесное, временное и вечное для нас неразделимы. Это убеждение сердца, это знание нашей веры.

— Кстати, а знаете ли Вы, что этот родник в народе звался Михайло-Архангельским? Один из приделов вашего собора освящён в честь Воздвижения Креста Господня, не скажете, почему?

Смотрю на своего собеседника, слушаю рассказ с тенью некоторого недоверия. Видя моё замешательство, мой «визави» продолжает, как бы с укоризной:

— Не знаете. А ведь мы ещё лет 20 тому назад приезжали на ваш престольный праздник из Ульяновской области, из Димитровграда. Ещё храм был в запустении, вопрос о передаче его общине верующих только решался, а мы совершали паломничество к вашему роднику.

— К какому именно? — пытаюсь уточнить.

— К тому самому, что за мостом через Шильну. Служился у родника водосвятный молебен, мы набирали воды, чтобы увезти с собой, наполняли вёдра и обливались тут же. Я лично дважды приезжал сюда с группой паломников.

— Николай Фёдорович, — спрашиваю, — что за важность была приезжать в такую даль? Вы ближе источника не могли найти? — Спрашиваю, не умея дослушать и понять собеседника. Ловлю себя на мысли, что мне всё это как-то не интересно. Николая Фёдоровича Галанцева я знаю давно. В Елабуге мы виделись часто на приходе у о. Геннадия Колесникова. Сейчас же, в нашем разговоре о роднике, наше давнее знакомство усыпляло мое внимание и охлаждало интерес: еще увидимся, ещё расскажем друг другу всяких историй. Как вдруг осекаюсь и вот уже весь — внимание, когда слышу:

— Как, вы разве не знаете, что именно здесь было явление Креста Господня?…

Мой собеседник не даёт мне собраться с мыслями:

— Именно — Явление. Вот и забил источник.

К такому обороту нашей беседы я не был готов.

— А местные-то знали об этом? Ведь был же у общины священник, протоиерей Александр Кормышаков, как он к этому был причастен? Отец Александр знал об этой связи названия источника и событии, с этим названием связанным? — спрашиваю.

— Да, он благословлял нашу группу на это благое дело. Сам же, то ли по занятости делами, связанными с передачей общине здания храма, то ли по ещё каким причинам, нам неведомым, организацией крестного хода на источник не занимался. Задолго до него сложилась местная традиция служения молебна и паломничества к источнику и при советской власти не прекращалась. Как ни странно, прекратилась эта традиция уже теперь, в демократическое время…

Чудны дела Твои, Господи! Ничего не слышал. Ничего не знаю. Нет, что-то слышал и знаю! Мгновенная вспышка памяти — Крест! Крест плыл по р. Тойме и остановился. Не застрял, а именно остановился! Где остановился, там и поставили церквушку и освятили её в честь Николая Чудотворца. А кто же ещё крест такой величины в речку пустил, да ещё остановил, где сам захотел? Не тот ли это крест явился за Камой, в лесу Боровецком? Ух, ты! — едва перевожу дух. — Может, кто из местных старожилов, жителей села Боровецкое, знает, слышал… Но где же они, старожилы, живы ли?

Есть время подумать да поискать ответы на вопросы. А вопросы появляются. Найдут ли они себе разрешение? А пока — в поиски людей.

Освещая водные источники, освещаясь водами родников, мы всякий раз поднимаемся своим сознанием, душою и духом к своим истокам, ищем предназначенного земле нашей — быть Святой Русью, ищем утраченную нами святость.

Источники у нас, в России, в советское время, забивали, заливали бетоном. Что только ни предпринимали власти, силясь обеспамятовать наш народ. Но родники не исчезали. Они пробивали себе дорогу к нам, — к нашей памяти взывая, нашу веру напояя. Сколько их? Множество. Источники на нашей земле свидетельствуют о многом. Не всё ещё осквернено у нас, не всё утрачено. Живут серебряные ключи, родники, неизвестные и известные по всей России. Живут и устанавливают духовную нашу связь с нашими святыми, с небесными заступниками нашими, с благодатью Божьей.

Живёт рядом с нашим храмом тётя Клава, Клавдия Исаевна Кузнецова. Дом её — рядом с городским родником около Свято-Вознесенского собора. Всю трудовую жизнь проработала она местным фельдшером. Не один десяток лет избиралась депутатом городского Совета. Была неутомима в работе, в служении односельчанам. Всегда старалась делать людям добро.

Помнит тётя Клава, что родник, тот, что за Шильной, Воздвиженским назывался.

— А почему «назывался»?

— Потому, что там сейчас — одни ларьки. И забыли название родника. А ведь даже при советской власти не забывали. И каждый год на праздник (Воздвижения Креста Господня — ред.) священника приглашали, служили службу. Людей бывало много. Брали воду. Омывались водой. У родника всегда иконочка Божьей Матери стояла, аккуратно было, и никто не безобразничал. Боровецкое было одно из трёх сёл, составляющих один приход. Было ещё Самоскаково и Шайтаново (нынче Первомайка).

— Как назывался источник у моего дома? Михайло-Архангельским говорите? Не помню. Кажется Боровецким, так и назывался. А вот тот — Воздвиженским, точно.

— А что это за столб в центре родникового комплекса у собора?

— Может раньше храм был, не знаю. Только знаю точно, что за родником, вон тот дом, что и теперь стоит, самый первый над родником, этот дом был домом священника. Во всяком случае, — говорит Клавдия Исаевна, — когда дело дошло при строительстве комплекса до сноса этого столба, мы, местные жители, воспротивились этому, не дали столб сносить.

 Справка. Приход в с. Боровецкое существовал издавна. В 1640 году здесь был основан Казанско-Богородицкий мужской монастырь во главе с игуменом Давидом. А само село образовалось как поселение при этом монастыре. Первый его деревянный храм был первым храмом в Закамье современного Татарстана. Через 120 лет после своего возникновения, монастырь был уничтожен восставшими башкирами. Сколько было построено церквей, и где они располагались, — сведений нет. Но этот оберегаемый местными жителями столб, и местонахождение бывшего дома священника на противоположной стороне (если смотреть со стороны нашего собора), даёт основание предполагать существование на этом месте часовни, с северной части которой находился святой источник, существующий и поныне.

Читаю справку о селе Боровецкое и убеждаюсь, что этот столб как раз и мог быть частью бывшего храма. 

«Уклонися от зла и сотвори благо и вселися в век века. Господь любит суд и не оставит праведных своих, вовек сохранятся..», — вспоминаются строки псалма Давидова, когда слушаю рассказы Клавдии Исаевны и Дмитрия Кузьмича Бычкова, — ещё одного Боровецкого старожила. Дмитрию Кузьмичу не первый год как перевалило за восьмой десяток, а всё хранит в памяти.

— Колокола сбросили в 40-м году. Самый большой колокол разбили. А как красиво звучал он, и было слышно его на всю округу!

— Колокол не могли снять, он не проходил в оконный проем колокольни. — Дополняет рассказ Клавдия Исаевна. — Тогда наш местный мужик, Иван Гарышев, выбил несколько кирпичей из нижнего ряда проёма, у самого подоконника, и колокол смогли вытянуть и сбросить в ту сторону, где сейчас Народный магазин (Перекресток - испр. ред). Когда он упал, то не разбился весь. Откололся только кусок. И его уже не земле добили…

Разглядываю, поднявшись на колокольню, каменную кладку того самого места, куда пропихивали, выталкивали 65-ти пудовый колокол. В самом основании проёма кладка свежая. Ширина выбоины — в ширину кирпича. Вымеряю рулеткой, выходит, что диаметр чаши колокола был полтора метра.

Как не хватает нам сейчас этого колокола! Надо просить всех, священников, прихожан храма о соборной молитве о восстановлении былой колокольни, вернее, о былом её звучании. Такой большой полиелейный колокол нужен всем, всей округе, всему краю, Боровецкой стороне нашего города, всему городу, всему Закамью. Могу сказать и больше, и не ошибусь: этот колокол нужен всему народу православному, земному и небесному, нужен Ангелу-покровителю нашего храма, нужен святым угодникам Божиим, покровителям земли Казанской и Татарстанской, покровителям всей земли нашей, нужен Матери Божией и Самому Господу. Звук колокола, как и журчание ручьёв, пение родников — это звуки мира горняго, звуки, напоминающие нам о вечном, о небе, о Царствии Божием, которое вдруг оживает в нас при этих звуках, — то родниковых, радостных и звонких, то, как звук большого колокола, грустных и печальных, но всегда наполненных надежды, живительной силы и радости о Господе нашем...

— А кто же он был, Иван? Молодой? Старый?

— Не молодой, не старый, а лет 30 было.

— Зачем же он это сделал? — не могу вникнуть в смысл этого деяния.

— И мы спрашивали и ругали его: «Ты зачем это сделал?» А он сделал и всё.

— Сам-то Иван, как жил, что с ним в жизни дальнейшей происходило? — старюсь убедиться в правильности своей догадки о дальнейшей судьбе этого человека.

— Да ничего вроде особенного. Жил, жил, да помер. Как, отчего, не помню. Только и дети его померли, все пятеро. Никого не осталось. Ни детей, ни внуков. Внуков вообще не было.

Ещё одна строчка псалмопевца приходит на память: «Беззаконницы же изженутся, и семя нечестивых потребится» (Пс. 36, 28).

— Саму Боровецкую церковь закрыли в 37-м году. Повесили замки. Вынесли всё: купола, церковную утварь. И увезли в неизвестном направлении. Даже часы настенные, большие, заводные, с пружиной перекочевали в сельсовет.

— Дмитрий Кузьмич, что Вы помните о роднике вашем?

— Помню, что вода была вкусная. Когда работали на поле колхозном, воду рабочим привозили только с родника. Когда собирали урожай, то везли с поля прямо в храм. Здесь организовано было зернохранилище.

Вот так Господь, — успеваю подумать, — Кто называл Себя Хлебом Небесным, распорядился: отдал Дом Свой под хранение хлеба земного, основного продукта, служащего пропитанием человеку в его жизни земной.

— Помню пожар 1933-го года, — продолжает Дмитрий Кузьмич. Как только организовали колхоз — пожар. Сгорело тогда 50 хозяйств. Помню старые названия 4-х наших Боровецких улиц: Нижняя, Середняя, Верхняя и Зады. Помню…

Слушаю, не перебивая, Дмитрия Кузьмича. Он говорит о родном ему селе. Ему не остановить поток воспоминаний — воспоминания наши о прошлом текут, как воды родников, источая по капельке то мудрости народной целительную силу, то примеров достойных подражания живительную влагу. Память бывает и горькой на вкус, и солёной. И воды источников тоже бывают негодными для питья, но всё же целебными.

Мы вглядываемся в прошлое и черпаем из истории, как из неисчерпаемых источников, — опыт жизни народной: из выстраданного — живую память сердца, из пережитого — характер, из выверенного временем — правила жизни, традиции.

Сквозь тлен и прах быта и будней житейских, дней и столетий, — как из недр земных родники, — пробиваются к свету Божьему сокровенные и чистые источники нашей веры. И наполняют эти источники наши храмы. Посмотри вокруг, — сколько нас! Загляни в глаза стоящему рядом. Оглянись, уходя…

Александр ФОКИН