Вечерняя служба

«Как ты пришел к нам, откуда ты? Что ты за человек? Как имя твое?»

(Из жития святого Михаила, Христа ради юродивого)

Люблю вечернюю службу. Особенно зимой. Войдешь, перекрестясь, с мороза в полупустой храм: «Аз же множеством милости Твоея, Господи, вниду в дом Твой...» Встанешь справа у клироса, возле икон Пресвятой Богородицы и Преподобного Сергия Радонежского — вот уж и согрелся, мысли проясняются, покой и умиротворение подхватывают мягкими волнами и несут, несут в дальние дали к тихому свету.

Узкие окна темны, и в церкви полумрак таинственный, лишь свечи, потрескивая, стройно и торжественно горят под святыми ликами, и ладаном тонко пахнет — отец Александр обошел уже храм с кадилом. Голос его звучит проникновенно и будто не от алтаря, а как бы сверху, из-под высоких сводов:

«Еще молимся о Богохранимой стране нашей...»

И лик на клиросе: «Господи, помилуй...»

Озноб пробегает по спине. А потом вечерний вход, и когда поют «Свете тихий святыя славы», горячо становится в груди и видится там, в полумраке около хоругви, старик с изможденным строгим лицом — священномученик Афиноген. 1700 лет назад сложил он эти пронзительные слова, которые и сегодня обжигают сердце:

«Пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний...»

Во время службы в церковь всегда приходит местный дурачок Леша. Вот идет он от притвора по направлению к Царским Вратам — такой нескладный, как бы испуганный, шепчет что-то, и его огромный, непомерно выдающийся подбородок, заросший редкой черной щетиной, двигается, словно Леша пережевывает слова. И руки не знает куда деть, видно, шапка, которую он крепко прижимает к груди, мешает ему креститься. Блики ложатся на землистое лицо, высвечивают в коротких волосах пежины и проплешины.

Но вот Леша, наконец, перекрестился, и всю его скованность как рукой сняло. Он уже крестится истово, прикладывается губами и своим сдавленным лбом к иконе Николая Чудотворца, стоит некоторое время, слушает службу, потом обходит все пространство, но уже легко и свободно, целует иконы. Вот старательно ставит он свечечку, улыбаясь детской улыбкой, и ясным светом озаряется его лицо.

Леше здесь хорошо. Никто не смеется над ним, никто не показывает на него пальцем, никто не гонит. Бог любит всех, а таких как он — особенно.

Вновь растворяются Царские Врата, даруя благодать всем находящимся в храме. И сердце готово принять ее, благодарное уже и за то, что Леше здесь хорошо, и нам когда-нибудь, может быть, станет хорошо так же...

«Помяни, Господи, и нас смиренных и грешных и недостойных раб Твоих и просвети наш ум светом разума Твоего...»

А Леша снова и снова осеняет себя крестом, кладет земные поклоны, становится на колени. С усердием меняет он тонкие восковые свечи в подсвечниках возле икон: задувая истаявшие, ставит на их место новые, бережно распрямляя, если заметна хоть малая кривизна. И так это все спокойно, деловито и с благостью, как будто для того только и на свет родился, чтобы заботиться о стройности этих свечей, об огонечках возле святых ликов.

Здесь Леша — дома. А где мы – дома?

«Сподоби, Господи, в вечер сей без греха сохранится нам...» — хотя бы в один ЭТОТ вечер!

...Здравия тебе, Алексей — Божий человек. Живи долго.

Протоиерей Владимир Гофман

Источник: газета «Казанские Епархиальные ведомости», № 1, 1996 год.

(Р)