Метель за окном

Крещенская сказка

Отец Вадим очень устал. Стояла Крещенская ночь, и вот-вот уже должна была начаться Литургия, за которой он должен был служить вместе с настоятелем. Но сил у отца Вадима совсем не осталось — тяжёлый был день, одним словом. Он сидел в притворе храма, в никому не ведомом закуточке и, вытянув вперёд усталые ноги, прижавшись спиной к тёплой батарее, в полудрёме думал о том, что надо-надо всё-таки встать, ведь праздник же... надо-надо подняться…

Вдруг телефонный звонок, и взволнованный голос сквозь завывания метели врывается к пригревшемуся отцу Вадиму, и просит его срочно приехать, чтобы причастить бабушку. Такое позднее время. А как же служба? Но бабушка эта необычная — батюшка её хорошо знает с детства — всю жизнь она отдала Церкви, помогала храму и даже успела претерпеть какие-то гонения за свою веру при советской власти. Аграфена Ивановна, так звали старушку, жила на другом краю города, и ехать к ней было далековато… «Но ехать нужно — это важно» — коротко говорит настоятель, и отец Вадим, спешно одеваясь, выходит на улицу.

Вот он стоит у ворот храма в ожидании такси, а мимо идут и идут люди — всем им сегодня нужно чудо, и они входят в Дом Божий с бутылочками, баночками и бидончиками, чтобы, набрав в них немного этого самого чуда, принести его в свои дома. Раньше и отец Вадим, ещё до рукоположения, так вот с замиранием сердца приходил в храм на Крещение, а после службы, как великую, трепетную тайну, нёс освящённую воду по спящему городу, и в сердце его в эти секунды жила только одна, бескрайняя, как ночной снегопад, мысль «Господи, Господи, как хорошо!» Он помнил, как это было впервые… Прошло уже семнадцать лет с тех пор, и он уже давно стал священником, но кое-что изменилось — с некоторых пор от отца Вадима куда-то постепенно стало уходить ощущение чуда… Священник поёжился. Подул ветер, и пошёл крупный, медленный снег, милосердно скрыв за своей густой пеленой батюшку от глаз прохожих. Усталость снова начала давать о себе знать, и к ней незаметно присоединилась неприятная, не первый месяц уже ходившая вокруг да около, грустная мысль о том, что явно он что-то делает в жизни не правильно: «А вдруг — я вообще ошибся… Плохая мысль… Господи, помилуй мя грешнаго… устал я…»

Подъехала машина, и отец Вадим с удовольствием погрузился в её уютный сумрак. Светился только спидометр, по стеклу медленно двигались дворники, играла спокойная, такая дорожная, музыка, пахло почему-то яблоками. Под колёсами скрипел снег. Очертания храма таяли в метели.

«Вот бы вечно так ехать, и ни о чём не думать…» — за время, проведённое в дороге, эта мысль почти совершенно переросла в какую-то странную, бодрящую решимость, и в конце пути, рассчитываясь с водителем, священник улыбнулся ему, как другу. Водитель почему-то хитро улыбнулся в ответ, и вскоре машина его растворилась в снегопаде. Отец Вадим остался один.

Усталости уже не было. Но и подниматься наверх к бабушке не хотелось. Он стоял на месте.

Так в непонятном забытьи он простоял перед подъездом, наверное, минут десять. Время остановилось. Но тут сознание его разорвала неизвестно откуда прилетевшая мысль: «Пора, батюшка, пора — нужно спешить!» И священник, сорвавшись с места, быстро поднялся по лестнице на пятый этаж.

Аграфена Ивановна была у себя в комнате. Гостя встретила её дочь, тоже уже давно пенсионерка. Она взволнованно провела его к больной, и, закрыв за ним дверь, ушла помолиться на кухню.

К удивлению отца Вадима, комната бабушки встретила его светом и теплом, а не мраком уходящей жизни, как это обычно бывало: весело горели две лампады под старинными дореволюционными иконами. На столе, покрытом белоснежной скатертью в тарелке лежало несколько клубков шерстяных ниток. Тканые половички, классические цветы герани и фиалки на подоконнике. На полках книги — Василий Великий, Исаак Сирин… «Вот это бабушка… И видно ведь, что она всё это читает… Так про неё и говорили» — мельком подумал батюшка.

Аграфена Ивановна и сама была удивительно светла. Она была одета аккуратно, по-праздничному, и с такой радостью смотрела на священника, что он даже растерялся. Но вот началась Исповедь, и, удивительное дело, с каждым называемым этой маленькой бабушкой прегрешением, к священнику как бы начали возвращаться жизненные силы. Так искренне, так по-настоящему, каялась Аграфена Ивановна за всю свою долгую жизнь, что отца Вадима поминутно посещала мысль повернуться и посмотреть — не стоит ли у него за спиной Христос, принимающий эту исповедь.

«Господи, Господи, как хорошо! Ты непременно здесь. Я недостойный иерей, и какая радость, что рядом со мной вот такие вот люди живут. Спасибо Тебе… »

Аграфена Ивановна причастилась, и священнику показалось, что её тянет ко сну. «Видимо, ей стало легче — вот и слава Богу» — улыбнулся отец Вадим. Но тут старушка вновь открыла глаза и тихо подозвала его к себе: «Отец настоятель-то наш воду ведь только что освятил, а я, глупая, спасть собралась! Дай, батюшка мне этой воды — там за окном её много».

«Какая ещё вода? Откуда она знает, что воду освятили? При чём здесь окно?» — подумал священник, но к форточке подошёл. А там — там бушевало целое море! Столько снега он в жизни своей не видел — сплошная стена! Он медленно обернулся на лежащую в кровати тихо улыбающуюся больную, и вдруг всё понял… Отец Вадим схватил со стола жестяную кружку и, высунувшись в окно, подставил её под Крещенский снег. Скоро он закрыл окно и, растопив снег в руках и своим дыханием, поднёс полную кружку к губам бабушки Аграфены. Она медленно выпила всё до дна, отдышалась и проговорила: «Теперь, батюшка, иди. В машину только не садись — иди пешком, хоть и далековато тебе. Праздник великий ведь на дворе. Христа не забывай» — сказала и, теперь уже в самом деле уснула, а через несколько минут мирно отошла к Богу…

Прошло время, и отец Вадим вышел из подъезда. Он на секунду задержался на пороге и, перекрестившись, с благоговением вошёл в праздничную метель. Путь его был не близок.

(Р)